Михаил Колесов - Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

Поэтому я понимал, что стройка будет нелегким, прежде всего, психологическим испытанием для меня. Но в то время усердно насаждался в стране лозунг о «трудовом воспитании молодежи», и потому я тогда чувствовал себя, если не героем, то, во всяком случае, мужчиной.

А повода для этого у меня было каждый день более чем достаточно. Несмотря на мой несовершеннолетний возраст и явно «непролетарское» происхождение, в бригаде мне не было никаких скидок. Да их на стройке и не могло быть, так как работа каждого зависела от работы другого. А от моей работы зависели все. Как единственный «разнорабочий» в бригаде, я должен был выполнять любую необходимую работу: нагрузить или разгрузить машину, поднять на этаж или на крышу кирпич, раствор (иногда сам его приготовить), «столярку» или бревна для стропил и прочее. И, конечно, по окончанию работ убрать мусор из помещения, чтобы наутро оно было в «рабочем» состоянии. Если у меня выдавалось несколько свободных минут, то я должен был помогать кому–нибудь из бригады. «Перекуров» для меня не было, так как я тогда не курил.

В конце концов, я втянулся в эту тяжелую работу и начал ощущать определенную удовлетворенность от соучастия в конкретном общем деле. Приятно было видеть дома и «объекты», к созданию которых и ты «приложил руки». Особый запах строительной пыли у меня уже ассоциировался с положительными эмоциями. Ребята из бригады, несмотря на разницу в возрасте и в образовании, никогда не злоупотребляли моим положением. Я никогда не был «на побегушках», выполняя свое дело наравне со всеми. И этим гордился…

При этом я понимал, что своим равным положением в бригаде обязан, прежде всего, «Хряку». Он никогда не относился ко мне покровительственно, но и грубости себе не позволял, хотя я нередко, особенно поначалу, допускал рабочие промахи. Он был со мной суров, как со всеми. Может быть несколько больше, но это было нормально. Иногда мне казалось, что он воспринимает меня как экзотическое существо, вроде «умного» попугая, залетевшего случайно на стройку. Я же, со своей стороны, никогда не демонстрировал ему своего «верноподанничества», хотя и строптивости тоже. Похоже, его это устраивало.

Надо сказать, что у этого человека был один очень заметный недостаток, который создавал ему, вероятно, много личных проблем. Он был высокого мнения о себе самом и с этой высоты смотрел на всех остальных. Нельзя сказать, чтобы он всех презирал. Нет. Он просто не видел вокруг себя никого, равного ему. В той безликой толпе случайно собранного «вербованного» люда такая личность, как «Хряк», конечно, выделялась. В этом он мне напоминал героя Николая Рыбникова в фильме «Высота», а, может быть, он ему и подражал. Это, разумеется, не нравилось многим. И, наверняка, у него было немало недоброжелателей, которые очень надеялись на то, что он когда–нибудь на чём–нибудь «споткнется»…

Машина шла по дороге вдоль берега моря. Волнение на море было небольшое, но ночью, очевидно, штормило. Март выдался дождливым, и сегодня моросил дождь. Мы подъехали к нашему «объекту» и вышли из автобуса.

Это был необычный строительный «объект». Четыре бетонных спальных корпуса нового лагеря воздвигались прямо на берегу моря. Странно, как эта мысль могла прийти в голову проектировщикам. Правда, было найдено оригинальное решение: вместо обычного фундамента здание было смонтировано на бетонных «подушках», вкопанных на большую глубину. Наша бригада была переброшена на этот «объект» тогда, когда монтаж зданий уже закончился. Проводилась обычная «доводка», то есть работа внутри помещений.

«Хряк», выйдя первым из машины и подойдя к корпусу, на котором мы работали, вдруг громко чертыхнулся. Когда мы подошли к нему, то поняли причину его неудовольствия. После ночного шторма подмыло открытый котлован одной из угловых «подушек» и он с одной стенки был засыпан галькой и песком. Ясно, что придётся «зачищать» котлован для предстоящего бетонирования. Бригадир обернулся ко мне:

— Ну, что, ты всё понял?

— Что тут не понять? — ответил я. — Дело не сложное, бери лопату и кидай. Только вот не совсем понятно, куда кидать: вверх или вниз? Тут глубина метра три будет. Я же не метатель груза в высоту.

— Ладно, молодой, не остри. На крыше остался подъёмник с электрической лебедкой. Иван, ты у нас электрик. Вот и проверь, чтобы там всё было в порядке. Для подъёма грунта возьмите вон ту железную бочку. В общем, сами разберетесь. К концу дня чтобы яма была зачищена. Я договорюсь, придёт машина с бетоном.

Бригадир сел в поджидавший его автобус и уехал.

Аргентинец отправился на крышу. Я привязал верёвкой к крюку подъемника бочку и в ней Хуан спустил меня в котлован. Ребята разошлись по своим рабочим местам.

К обеденному перерыву моя работа подходила к концу. По моим расчётам, оставалось совсем немного, и я решил не вылезать из котлована и зачистить оставшийся участок. Все остальные расположились отдыхать внутри здания, так как опять заморосил дождик. Спустился с крыши и «аргентинец». Работая, я не заметил, что загружаемая мною металлическая бочка осталась подвешенной невысоко над землей.

В какой–то момент я почему–то поднял глаза вверх и увидел, что на меня с крыши летит подъемник. Укрыться в яме было негде, бетонная опора не давала возможности развернуться. Я даже не присел, так как не успел испугаться. Всё произошло моментально, подъемник обрушился на котлован…

Но он упал так, что лег стрелой прямо на края ямы, которые его остановили.

Наступившая тишина казалась вечной. Потом я услышал, как подбежали ребята, но никто первым не мог произнести ни слова, так как не знали, что со мной. Первым голос пришлось подавать мне:

— Вы, …, — я не стеснялся в выражениях, — вытащите меня, в конце концов, из этой проклятой ямы?!

Они не сразу смогли сообразить, что надо делать, так как двигать подъемник вручную было опасно, меня могло засыпать галькой. В конце концов, догадались вытащить меня на веревке. Виноватого искать не пришлось, он был тут же. На аргентинца смотреть было тяжело.

Я постепенно приходил в себя, ещё до конца не осознав, что могло произойти.

— Ну, что теперь с нами сделает «Хряк»? — произнес кто–то.

«А что будет с ним, когда узнают в управлении о том, что произошло?» — подумал я.

Ясно, что скрыть от бригадира произошедшее было невозможно, так как подъемник по–прежнему лежал на краях котлована. Все понимали, что здесь ещё был один очень важный момент. Это случилось с «несовершеннолетним» и бригадир вполне мог быть подведён под определённую «статью» за грубое нарушение «техники безопасности». Для него это означало конец карьеры.

Все молча смотрели на меня. Я промолчал…

На попутной машине меня отправили домой. Домашним я ничего не сказал. Как объяснялись ребята с бригадиром, я так и не узнал, но произошедшее не имело никаких последствий. Только иногда я замечал на себе взгляд «Хряка» с некоторым удивлённым уважением…

Вскоре я уволился и через некоторое время надолго покинул Гурзуф. «Хряка» я больше никогда не встречал. Вероятно, он всё–таки уехал на какую–нибудь «Ударную комсомольскую стройку». Интересно, получил ли он свой вожделенный орден?

Моя смена подходила к концу. День выдался нежаркий. Море слегка штормило. Народ с пляжа потихонечку стал собираться по домам. Я лежал в покачивающейся лодке и думал о том, что сегодня вечером у нас с Генкой прощальная встреча с нашими «чешками». Собственно, они были не «чешками», а словачками из Братиславы. Познакомился я с ними две недели назад, когда они подплыли к моей лодке с соседней зоны пляжа молодежного лагеря «Спутник», где они отдыхали. Две недели пролетели быстро. Мы с Генкой показали им все окрестности Гурзуфа. Больше всего их поразила встреча с Юрием Гагариным в парке Военного санатория. Прошло всего два месяца со дня его полета, но он приезжал в Гурзуф не первый раз и здесь к нему уже привыкли. А «посторонние», как правило, редко узнавали его, не связывая газетные портреты с молодым парнем, в спортивном костюме или гражданской одежде свободно разгуливавшим в кампании друзей по набережной или игравшим в волейбол на спортивной площадке санатория.

Генка был младшим братом моего школьного друга Вадима, который сейчас учился в Одесской мореходке. Вернувшись домой из Ленинграда после неудачной попытки поступления в «Макаровку» и, проработав полгода на стройке, я решил перед второй попыткой взятия Питера немножко «отдохнуть». На спасательной станции начальником работал отец моей одноклассницы и партнер моего отца по шахматам. Он охотно взял меня к себе. Команда подобралась прекрасная. Во главе ее стоял настоящий боцман — Петр Кузьмич, дед лет за пятьдесят, под командованием которого было четыре матроса–спасателя, два моториста катера и два водолаза. Самому старшему из команды было двадцать пять, самому младшему, то есть Генке, — шестнадцать.